— Глупости! — воскликнул Жюль Кабанель, отбрасывая ее руку. — О моя любимая жена! Ты, не причинившая вреда ни человеку, ни зверю, убита людьми, которые хуже, чем животные!

— Она постепенно убивала вас, — возразила Адель. — Спросите месье доктора. Чем болел хозяин, месье?

— Не вмешивайте меня в это чудовищное преступление, — сказал доктор, осматривая умершую. — Чем бы ни болел хозяин, она не должна была здесь лежать. Вы стали ей судьей и палачом, Адель, и вы должны ответить за это по закону.

— Вы тоже так считаете, хозяин? — спросила Адель.

— Я тоже так считаю, — подтвердил месье Кабанель. — Вам придется ответить перед законом за невинную жизнь, которую так безжалостно забрали вы и эти легковерные убийцы, которых вы переманили на свою сторону.

— Разве не надо было отомстить за нашего ребенка?

— Хотите сделать это вместо Бога, женщина? — строго спросил месье Кабанель.

— А как же годы нашей любви, хозяин?

— Они лишь напоминают о ненависти, Адель, — ответил месье Кабанель и повернулся к бледному лицу своей мертвой жены.

— Тогда мое место свободно, — горько воскликнула Адель. — Ах, мой маленький Адольф, как хорошо, что ты ушел раньше!

— Стойте, мадам Адель! — закричал Мартин.

Но прежде чем он успел протянуть руку, Адель, испустив вопль, прыгнула в пруд, где собиралась утопить мадам Кабанель. Они услышали, как ее тело ударилось о воду и с глухим всплеском ушло на дно.

— Против меня нет доказательств, Жан, — сказал старый Мартин державшему его полицейскому. — Я не завязывал ей рот и не тащил на плечах. Я могильщик из Пьевро, и, право же, вы, несчастные создания, после смерти не обойдетесь без моей помощи! Я буду иметь честь вырыть могилу для мадам, даже не сомневайтесь. И, Жан, — зашептал он, — пусть эти богатые аристократы говорят все, что хотят, они ведь ничего не знают. Она вампир, и в нее надо воткнуть осиновый кол! Мне лучше знать! Если ее не пригвоздить к земле, она встанет из могилы и будет пить нашу кровь. Так делают все вампиры.

— Молчать! — рявкнул полицейский. — Отправишься в тюрьму вместе с убийцами. И держи язык за зубами.

— В тюрьму вместе с мучениками и благочестивыми людьми, — возразил старый Мартин. — Так общество вознаграждает своих лучших сограждан!

И с этой верой он жил и умер в Тулоне, до своего последнего дня пребывая в убеждении, что оказал обществу благодеяние, избавив его от чудовища, которое уничтожило бы всех до единого жителей Пьевро, и этим увековечил свое имя. Но Легро и его товарищ Лезуф стали всерьез сомневаться в том, что поступили правильно той темной летней ночью в лесу. Хотя они всегда утверждали, что ни в чем не виноваты, ибо действовали из лучших побуждений, постепенно они перестали верить в старого Мартина Бриоли и его мудрость — пусть правосудие вершится по закону и без их помощи. Они продолжали молоть муку и чинить обувь жителям деревни и жили праведной жизнью, как учил господин кюре и наставляли жены.

Мэри Чолмондели

Мэри Чолмондели (1859–1925) родилась в Шропшире, половину жизни провела в заботах о больной матери и умерла, так и не выйдя замуж. Несмотря на то что она и ее семья вели довольно уединенную жизнь, они были знакомы со многими литераторами той эпохи. Ее дядя Реджинальд дружил с Марком Твеном, а ее племянница Стелла Бенсон также стала романисткой.

Мэри Чолмондели — автор более дюжины романов, в том числе высоко оцененных читателем детективов «Сокровища Дэнверсов» (1886), «Сэр Чарльз Дэнверс» (1889), «Диана Темпест» (1893) и «Узники» (1906); среди сборников рассказов на различные темы, также принадлежащих ее перу, — «Нижняя ступень» (1908) и «„Любовь всей его жизни“ и другие истории» (1921). Самым известным ее сочинением является сатирический роман «Красное» (1899), одно из наиболее удачных литературных воплощений «Новой женщины» — британского культурного движения 1880 — 1890-х годов, утверждавшего идеи женской эмансипации и резко высмеянного в «Дракуле» Брэма Стокера.

Рассказ «Освободи!» был впервые опубликован в издании «Темпл бар: Лондонский журнал для городских и сельских читателей» в апреле 1890 года. Позднее вошел в американское издание авторского сборника рассказов «Моль и ржа» (Нью-Йорк: Додд и Мид, 1902), однако отсутствует в лондонском издании этой книги, выпущенной в свет в том же году Джоном Мерреем.

Освободи!

Несколько лет назад я увлекался архитектурой и путешествовал по Голландии, изучая постройки этой интересной страны. В то время я еще не знал, что увлекаться искусством недостаточно. Искусство тоже должно увлечься вами. Я никогда не сомневался, что мой чрезвычайный энтузиазм будет вознагражден. Когда же обнаружил, что искусство — строгая госпожа, которая не собирается немедленно отвечать на мои знаки внимания, естественно, стал поклоняться другой святыне. Помимо искусства, в мире есть и иные вещи. Теперь я садовник-декоратор.

Но в то время, о котором пишу, у меня был настоящий роман с архитектурой. Вместе со мной путешествовал товарищ, который впоследствии стал одним из лучших современных архитекторов. Это был стройный человек с решительным и нервным выражением лица, тяжелой челюстью и неторопливой речью, чрезвычайно поглощенный работой, что вскоре мне показалось утомительным. Он обладал способностью спокойно и уверенно преодолевать препятствия, и в этом ему не было равных. Впоследствии он стал моим шурином, поэтому мне очень хорошо известно это его свойство. Моим родителям мой товарищ сильно не нравился, и они не давали согласия на брак; сестра его совсем не любила и отказывала ему раз за разом; тем не менее он в конце концов женился на ней.

Позднее я стал думать, что одной из причин, по которым он выбрал меня в компаньоны для путешествия, было желание набраться смелости перед тем, что он потом называл «союзом с моей семьей», но в то время мне такая мысль не приходила в голову. Я редко встречал людей, одевавшихся в столь небрежной манере, и тогда, несмотря на июльскую жару, стоявшую в Голландии, он не выходил на улицу без высокого накрахмаленного воротничка, совершенно не подходящего для такой погоды.

Я частенько подтрунивал над его роскошными воротничками, спрашивал, почему он их носит, но ответа не получал. Однажды вечером, когда мы возвращались на нашу квартиру в Миддлберге, я едва ли не в тридцатый раз пристал к нему с этим вопросом.

— За каким дьяволом вы их носите? — спросил я.

— Вы много раз спрашивали меня об этом, — ответил он в своей неторопливой педантичной манере, — но всегда мне было не до того. Теперь я свободен и расскажу вам свою историю.

И он выполнил обещание.

Я записал его рассказ как можно ближе к оригиналу.

Десять лет назад меня попросили сделать научный доклад об английских фресках в Институте британских архитекторов. Я хотел сделать это как можно лучше, не упустив мельчайших деталей, поэтому штудировал множество книг по моей теме и изучал каждую фреску, которую только мог найти. Мой отец, а он был архитектор, оставил мне все свои бумаги и тетради по архитектуре. Я тщательно их изучил и нашел в одной из тетрадей небольшой набросок, сделанный почти пятьдесят лет назад, особенно меня заинтересовавший. Внизу мелким разборчивым почерком отца было написано: «Фреска на восточной стене склепа Приходская церковь. Вет-Вейст-он-зе-Волдз, Йоркшир (через Пикеринг)».

Набросок так меня очаровал, что я решил поехать туда и увидеть фреску своими глазами. Правда, я слабо представлял, где находится Вет-Вейст-он-зе-Волдз, но очень хотел, чтобы мой доклад имел успех. В Лондоне было жарко, и я отправился в неблизкий путь не без удовольствия, взяв с собой единственного спутника — собаку по кличке Брайан, огромное, чрезвычайно пестрое существо.

Я приехал в Пикеринг в Йоркшире после полудня и методом проб и ошибок начал изучать местные направления, пока несколько часов спустя не оказался наконец на маленькой станции в девяти или десяти милях от Вет-Вейст. Ехать было не на чем, поэтому я взвалил чемодан на плечо и пошел по длинной белой дороге, уходившей вдаль через голую местность без единого деревца. Я шел, должно быть, уже не один час по пустоши, поросшей вереском, когда меня догнал доктор и подвез, высадив в миле от пункта назначения. Эта миля показалась мне длинной, и уже совсем стемнело, когда я различил впереди слабое мерцание огней и понял, что добрался до Вет-Вейст. Уговорить кого-то пустить меня на ночлег стоило немалых трудов. Наконец трактирщик предоставил мне постель. Я очень устал, поэтому сразу лег, опасаясь, как бы он не передумал, и заснул под журчание ручейка, протекавшего под моим окном.